Петр II. Альтернативный. Петербург. (Дилогия) - Страница 131


К оглавлению

131

Синявич высказался в том духе, что пора уже публиковать отечественную поэзию в печатном виде. Все присутствующие одобрили, а я дал прямое указание — подготовить сборник русских стихов.

Паус поднял важную тему перехода от силлабического стихосложения к силлабо-тоническому. Второй способ более сложный, учитывает не только количество слогов в строке, но и ударения и способ их расположения в стопе. Там достаточно непростая математика для моих современников. Только через восемь лет Тредиаковский, а затем Ломоносов разработают соответствующую теорию построения стиха для русского языка. Но дожидаться, пока Ломоносов подрастёт, мне не хочется, поэтому я поручил тут же Паусу подготовить работу по теории стихосложения с примерами различных стоп, особенно простейших, ямба и хорея. Бедняга-поэт обомлел. Похоже, поставленная задача его напугала. Поэтому в помощь ему я отрядил профессора Коля. Может быть, вдвоем они сочинят «Руководство по стихосложению с образцами высокого, лирического и простого стиля» или что-нибудь с таким же витиеватым названием.

Закончив малопонятную присутствующим агитацию за тонический стих, Паус прочитал кое-что из собственных стихов под названием «К Доринде».


Доринде! Что меня сожгати,
Бывати в пепел последи?
Тебе я смогу нарицати
Свирепу, хоть смеешься ты.
Почасте ты рожам подобна,
Почасте и кропивам ровна.

Ну и так далее в слабоперевариваемом для человека XXI века виде. К сожалению, больше никто ничего своего не прочитал. Только сестра Натали, мило краснея, продекламировала вирши тётки Елизаветы Петровны.


Я не в своей мочи огнь утушить.
Сердцем я болею. Да чем пособить?
Что всегда разлучно
И без тебя скучно!
Легче б тя не знати,
Нежели так страдати
Всегда по тебе!

Екатерина Ивановна прочитала что-то из немецкой поэзии. Голицын припомнил что-то из французского. Князь и княгиня Черкасские с чопорным видом порассуждали о пользе поэзии вообще. Салтыков вторил им о необходимости прославления деяний Петра Великого. Я, как старший по титулу, завершал симпозиум. Поблагодарил всех за приятный вечер среди умных людей. Выразил надежду, что салон будет процветать. Обратил внимание на использование в прозе и поэзии общеупотребительных слов русского языка без церковнославянизмов или переделанных иностранных словечек.

— Излишество в слове вредит также, как неумеренность в любом деле.

Собеседники наклонили головы в знак понимания, а сестра Наталья попросила.

— Петя, почитай что-нибудь из своего?

— Натали, я не умею сочинять стихи, ты же знаешь!

— А я слышала две песни, которые ты придумал. «Солдатушки» и «Знают турки нас и шведы».

— Так это не я сочинил!

К уговорам сестры подключились другие гости, и я в итоге прочитал стихотворение «неизвестного» английского поэта «Yesterday». Английский язык среди присутствующих кроме меня знает только Юнкер. Знают французский, немецкий, латынь, а вот с британским проблема! Разительный контраст с XXI веком, когда знание самого распространенного в мире языка является нормой для интеллектуалов. Екатерина Ивановна, обмахиваясь веером, спросила.

— О чём эти стихи, Петя?

С отъездом тёток Анны и Елизаветы она пытается проявлять материнскую заботу обо мне. Я не возражаю, Екатерина умная и сильная характером женщина. Не сомневаюсь в её верности, но вокруг неё есть разные люди, которые могут использовать её против меня в тёмную. Вон в уголочке Салтыков глазами поблескивает.

— Стихи называются «Вчера». Они о том, что вчера было лучше, чем сегодня. От автора ушла любимая и он тоскует и верит во вчерашний день, когда она была рядом, и всё было хорошо.

— Как трогательно! Верить во вчерашний день!

— Всё хотел спросить тебя, Екатерина Ивановна.

— Зови меня Катя, пожалуйста.

Оба-на! К чему эти бархатные нотки в голосе? Она же мне в матери годится!

— Хорошо, Катя. Я о том, что Георг Ганноверский и английский умер и есть шанс снятия имперской экзекуции с Мекленбурга. Ты можешь вернуться к мужу и вновь занять герцогский трон.

Екатерина даже побледнела с испугу.

— О нет! Боже, Петя, не отсылай меня к этому чудовищу! Карл Леопольд не смог ужиться со мной также, как с двумя своими предыдущими жёнами.

— Ваше величество! — отозвался немедленно Салтыков. — Герцог мекленбургский нанёс оскорбление русскому правящему дому. Негоже такое спускать!

Я спокойно посмотрел в глаза обер-шенку, выдержал паузу и, повернувшись к тётке ободряюще улыбнулся.

— Разумеется, Катя, ты можешь оставаться в России столько, сколько пожелаешь. Я не хотел тебя пугать.

И в самом деле, зачем я это спросил? Знаю ведь, что не поедет она никуда. Да и трон её мужу Венский надворный совет не вернёт. Посовещаются и в следующем году передадут его младшему из братьев герцогов мекленбургских. А неудачник Карл Леопольд продолжит бессмысленно доживать в Данциге.


Показательное испытание новой пушки решили провести в Сестрорецке. Почти два месяца Корчмин, Гинтер и Бороздин занимались отливкой ствола, его шлифовкой и рассверливанием. Кроме того, подготовили запас бомб большого калибра. Изначально я думал сразу начать с 68-фунтового калибра, самого распространенного для бомбических орудий через сотню лет. Однако, опасаясь всяких производственных неувязок, решил начать с 48-фунтового размера. Всё равно это в полтора раза более мощные орудия, чем на моём флагмане «Петр I и II», которому сейчас в Адмиралтействе устанавливают такелаж. К тому же, дубовая броня современных линейных кораблей значительно меньше той, что будет в 19 веке.

131