Повернулся к художнику-немцу.
— Ты рисуешь только портреты, Иоганн? Или другие жанры тебе тоже доступны и интересны?
— Да, Ваше величество, я рисую только портреты и да, я могу также рисовать пейзажи, натюрморты и батальные полотна.
— Вот что я хочу предложить. Портретистов у нас много, но великие художники обычно работают в других жанрах. Объявляю конкурс среди лучших живописцев в Петербурге и Москве.
— Каковы же условия конкурса, Государь?
— Нужно будет представить три работы в разных жанрах. Все картины должны иметь одинаковый размер, например как это портрет. Я из них потом устрою галерею в каком-нибудь дворце.
— Какие жанры вы предпочитаете, Петр Алексеевич?
— Пейзаж, что-нибудь из русской истории и некую бытовую сценку современной российской жизни. Крестьяне там, купцы, охотники, пьяницы, бабники. Всё, что придёт вам, художникам, в голову.
— Участвовать могут все желающие?
— На всех казны не хватит. Скажем, участником будешь ты, братья Никитины, Гзелль, Мусикийский, Каравак, Коробов, Вишняков, Людден, Коровин. Может быть кого-то забыл.
— Я поражён вашей осведомленностью об именах мастеров нашего скромного ремесла, Ваше величество.
— Пустое, Иоганн. Назначаю тебя организатором конкурса, а мы с Натали будем судьями!
Сестра покинула своё место модели и подошла поближе, внимательно слушая, что я предлагаю. Уверен, этот конкурс останется в истории и послужит хорошим толчком в развитии отечественной живописной школы. Долгорукова тоже притихла, но когда я на неё взглянул, демонстративно прижала мой измазанный краской платок к груди. Нет, ну нарывается девка на любовное приключение! И что я потом её брату скажу? Женюсь, мол? Помнится, в другом времени я до свадьбы с нею так и не дожил. Да и сейчас мне совсем не нравится, что мною пытаются манипулировать. Пусть даже с помощью таких очаровательных взглядов!
— В Древнем Египте женщины красили свои ресницы чёрной тушью, — ляпнул неожиданно я.
— Наверное, это очень красиво? — Долгорукова часто заморгала, показывая какие красивые изогнутые реснички у неё.
— А давай проверим!
Взяв кисточку потоньше у Таннауэра, я макнул её в чёрную краску и со зловещим видом уставился в очаровательные глазки Долгоруковой. Княжна с сомнением и опаской перевела взгляд с меня на страшную черную каплю на конце кисти.
— А это не больно?
Я понюхал краску. Неизвестно из какой ядовитой дряни она сделана, но точно не только из сажи и воды.
— Не знаю. Может быть, пощиплет. Может быть лишит зрения и глаз. Но надо же испытать?
— О нет, ваше величество, не надо на мне ничего пробовать!
Катерина отшатнулась, а я мельком подумал, что неплохо бы организовать концерн на основе мелких, но таких нужных изобретений вроде туши для век или губной помады в удобном тюбике. К сожалению, это имеет смысл только в мировом масштабе, а европейское производство косметики пока что слишком кустарно и фрагментировано. Но можно попробовать сманить какого-нибудь популярного лондонского или парижского парфюмера вроде Лилли или Перри. Используя их имя как бренд, организовать массовое производство в Петербурге и сбыт по всей Европе в наших торговых представительствах.
Вздохнув, я пресек бесполезные пока мечтания и повернулся к сестре, протягивая ей письмо, которое сегодня получил.
— Что это, Петя?
— Письмо от бабушки.
— Из Бланкенбурга?
— Нет, из Москвы, от Евдокии Лопухиной.
Наша русская бабушка добралась до Москвы и теперь жаждала увидеть своих внуков. Наташа вынула листок с крупными неровными строчками букв (разлинованной бумаги для письма ещё не придумали) и принялась негромко, но внятно и с расстановкой читать вслух.
«Державнейший император, любезнейший внук! Как давно желание моё было не токмо поздравить ваше величество с восприятием престола. Но паче вас видеть, но по несчастию моему по сие число не сподобилась, понеже князь Меншиков не допусти до вашего величества, послал меня за караулом к Москве. А ныне уведомилась, что за свои противности к вашему величеству отлучён от вас; и тако приемлю смелость к вам писать и поздравить. Притом прошу, если ваше величество к Москве вскоре быть не изволите, дабы мне повелели быть к себе, чтоб мне по горячности крови видеть вас и сестру вашу, мою любезную внуку, прежде кончины моей».
Натали аккуратно вложила письмо в конверт. Настоящие почтовые конверты изобретёт англичанин Бревер лет через сто, а это была самодельная упаковка бумаги с сургучной печатью.
— Я совсем не помню бабушку, — грустно произнесла сестра.
— Дед сослал её в монастырь задолго до нашего рождения.
— Хотелось бы с нею повидаться. Когда мы поедем в Москву?
— Не раньше, чем установится зимник на новгородской дороге. Месяца через два.
Надеюсь, за оставшиеся недели я смогу уладить основные дела в Петербурге и спокойно перебраться в Первопрестольную.
— Есть новости от Ани? — поинтересовалась Натали.
— Карл-Фридрих чудит. Учредил недавно тост-коллегию, устав которой определяется мельчайшими подробностями всякого ужина. А ещё установил новый орден виноградной кисти.
Герцог голштинский, забавляясь шутовскими орденами в итоге изобрёл один действительно серьёзный орден в честь своей умершей жены. Орден святой Анны позже перекочевал в российскую империю. Но я всё же надеюсь изменить печальную судьбу своей любимой тётки и она проживёт ещё долгую счастливую жизнь.
Натали покачала головой: