— Так меня отпускают?
— Да, конечно. Вины за тобой нет, а даже наоборот, ты хорошо государю нашему послужил. Но пока ты ездишь по раскольничьим логовам, возможно, тебе снова повезёт и ты увидишь где-нибудь группу подозрительных людишек во главе с этим офицером-душегубом.
Арсений только пожал плечами, внимательно запомнил приметы и вскоре покинул «гостеприимную» тюрьму, удивляясь откровенности главы тайной службы.
В Петербурге он снова не задержался. Не успел отчитаться в Синоде о поездке на север от города на поиски раскольничьего скита, во время которого он и набрёл на пепелище, как московского инквизитора снова решили использовать в качестве ищейки. В этот раз поручение дал сам архиепископ Феофан, в миру носивший фамилию Прокопович, первенствующий член Синода Русской православной церкви.
К Феофану Арсений относился с неприязнью. Пронырливый и нестойкий в вере, бывший униат, разрушитель церкви и любимец царей, он не вызывал особого уважения у ревностного в вере монаха. Почему первенствующий решил доверить очередное расследование своему недоброжелателю, Арсений не понимал. Наверняка в этом замешаны какие-то интриги в придворных кругах. Вместо укрепления святой матери Церкви её иерархи погрязли в склоках и борьбе за власть и за близость к царствующему императору.
Аудиенция прошла быстро и холодно. Арсению поручалось отправиться в Ямбургский уезд и расследовать доношения местных священников о суеверных мольбищах окрестных крестьян.
— Только постарайся, Арсений, смирить свой гнев и действовать не только огнём и мечом, как ты привык, а словом и увещеванием!
Архиепископ в очередной раз намекнул на гибель под пытками старого ярославского игумена Трифона. Дело уже закрыли, пока Арсений обретался в тюрьме на Зачьем острове, с указанием Синода, чтобы «впредь духовных особ пытали бережно».
И вот уже две недели иеромонах разъезжает по деревням вокруг Ямбурга. Положение с православной верой среди ижорцев было удручающим. Не так плохо, как у старообрядцев, которых инквизитор всей душой ненавидел, но сотня лет проживания под властью лютеран-шведов привели к беспорядку и безалаберности в душах местных жителей. Повсеместно в местных деревеньках распространены литургии и молебны без участия священников. Или взять языческий обычай братчины, то есть совместного пьянства! Местные крестьяне позволяли себе даже распитие брашинского пива прямо в часовнях!
Об этих и других непотребствах Афанасий Артемьев и другие окрестные священники уже все уши прожужжали инспектору из Синода. Сошлись на том, что осквернённые часовни нужно разобрать, домовые самодельные иконы сжечь, а самых инициативных еретиков примерно наказать.
Размышления инквизитора прервал его собеседник:
— Какие-то подозрительные типы эти лесорубы, брат Арсений.
Монах ещё раз взглянул на группу солдат в углу.
— Чем они тебе не любы?
— Говорят, что они приехали лес заготавливать для строительства чего-то там в Петербурге. Ещё с лета приехали, да только лес зимой валят. И потом, в наших окрестностях деревья могучие, да только рубят их в основном для продажи за рубеж или для флота, но никогда раньше не везли на стройку в столицу. Там брёвна всегда сплавом по Неве пригоняют с приладожских земель. А от нас только по морю можно, так это дороговато будет!
— Дело говоришь. Уж не шпионы ли они шведские?
Арсений внимательно оглядел солдат и возглавлявшего их офицера. Приметы очень уж хорошо совпадали с теми, что ему показывали в Тайной канцелярии.
— А что за человек, который у них верховодит?
Артемьев довольно огладил жиденькую бородку. Похоже, неспроста он завёл разговор об этих людях. Да и в трактир позвал из-за них же похоже.
— Того не знаю. Говорят офицер, но сам я его бумаг не видел.
От поведения приходского священника веяло какой-то неискренностью. Примерно также, как от архиепископа Феофана или генерала Ушакова. Как будто все они чего-то хотели от московского инквизитора, но говорить прямо об этом опасались. Похоже, его использовали как гончую, выводя на цель. А дичью была эта группа людей, и Арсений уже догадывался, кто они такие. Его глаза на миг пересеклись с взглядом главаря шайки. Пришлось отвернуться и сменить тему.
— Не знаешь, что за немец сегодня тут крутится?
— Голландец-то? Зовут Виллим Эльмзель. Его из столицы прислали в Ямбург. Приказал мастерам-стекольщикам отправляться в Петербург на новый стекольный завод, а сам задержался. Говорят, песок или что-то ещё ищет для своей богопротивной алхимии.
Распахнулась трактирная дверь и вместе с влажностью осеннего дождя в помещение ввалился высокий молодой офицер. Оглядел помещение и решительно направился к беседующим священнослужителям.
— Ваши преподобия, местный помещик и унтер-лейтенант флота Иван Сенявин. Разрешите поговорить?
— Иеромонах Арсений и иерей Афанасий к твоим услугам. Присаживайся, Ваше благородие.
Моряк присел и, кашлянув, начал разговор:
— Моё поместье в соседней деревне Вазговичи. Вы там были позавчера, Ваше преподобие.
— Да. Очень запущенное место. Ты плохо следишь за своими крестьянами. По дороге туда мне повстречался крест на перекрёстке и что я около него обнаружил? Языческие жертвоприношения!
Сенявин принялся убеждать, что люди тёмные, их надо перевоспитывать. Для этого необязательно сносить часовню или устраивать массовые экзекуции. Пока он говорил, компания людей у него за спиной внезапно принялась собираться, не доев обед. Взгляд Арсения ещё раз пересёкся с пристальным взором главаря. Похоже, предполагаемые разбойники встревожены.