Петр II. Альтернативный. Петербург. (Дилогия) - Страница 167

167

Отложив письмо, я задумался. То, что архиепископ Георгий с удовольствием ухватился за шанс свалить своего противника-митрополита, я не удивился. Но вот зачем Прокоповичу понадобилось влезать в это дело?

— Что думаешь сам обо всём этом, владыко?

— Это заговор, Ваше императорское величество. Арсений очень проницательный человек и не стал бы писать о таких опасных подозрениях если бы не имел к тому оснований.

— Подозрений недостаточно чтобы обвинить митрополита Феофана.

— Эти разбойники хотят убить тебя, Государь. Они уже несколько месяцев скрываются под носом у всех сыщиков столицы, а потом спокойно уплыли за море? Без высокого покровительства они бы не смогли этого сделать. Допросите Феофана и этого Артемьева, Ваше величество. Позвольте это сделать мне!

— Нет, Ваше высокопреосвященство. Оставьте эту заботу службе охраны.

Вызвать Ушакова снова и поручить ему провести дополнительное расследование? Но Арсений писал письмо, не доверяя именно Тайной канцелярии. Пожалуй, стоит привлечь конкурентов третьего отделения. А для начала стоит поговорить с Прокоповичем самому. Как раз увидимся во время вечерней службы в Троицком соборе. Вытаскивать иеромонаха Арсения из тюрьмы я тоже решил не спешить. Хотя у меня и появились претензии к ведомству Ушакова, моё вмешательство может привести к непредсказуемым последствиям если я не стану действовать аккуратно. Поэтому, когда слегка разочарованный архиепископ Георгий покинул кабинет, я вызвал Матюшкина и показал ему письмо. Потом высказал свои соображения, и генерал со мной согласился.

— Уж больно долго и странно тянется это расследование, Ваше величество. Преступники делают у нас под боком что хотят. Напали на вас, потом перебили друг друга, а теперь захватили военный корабль и уплыли незнамо куда.

Матюшкин покачал головой:

— Очень похоже, что разбойников покрывает Ушаков или кто-то из его ближайших помощников.

— Прямых улик нет, Михаил Афанасьевич, да и Арсений может быть в обиде за недавнее заключение в тюрьме и допросы. Мог ошибиться или напраслину возвести.

Интересно, мог ли будущий святой великомученик написать поклеп? Что-то сомневаюсь.

— Не думаю, что Феофан замыслил измену. Поговорю с ним лично, и после этого начнём действовать.

— Хорошо, Государь, но я пока усилю вашу охрану и пошлю людей в крепость и на заставы, чтобы в случае чего мышь не проскочила.

Вечерней начинается суточный круг богослужений. Сегодня обычный день, никакого праздника и только моё со свитой появление в Троицком соборе придаёт особую значимость церемонии. Митрополит Феофан, узнав заранее о моём визите, лично возглавил богослужение.

Мне нравятся церковные службы. Не всегда есть время отстоять несколько часов, но когда получается, я с удовольствием слушаю замечательное пение своего придворного хора и наблюдаю за сложным церемониалом церковного ритуала. Заметнее всего под сводом собора слышится мощный бас-профундо протодиакона. Солирует также высокий голос чтеца. Когда же в дело в ступает хор, то у меня по спине мурашки бегают. Феофан в основном творит про себя тайные молитвы и время от времени произносит возгласы, оканчивая одну часть вечерни или начиная другую. Самый важный возглас у него в начале «Благословен Бог наш» и в конце «Премудрость», когда вместе с хором поют отпуст, после которого вечерняя служба заканчивается.

Очень сложно понять, что происходит, когда не улавливаешь слова и суть молитв. Но я с младенческих лет регулярно посещаю церковные службы и давно уже мысленно или вслух подпеваю всем постоянным молитвословиям. Во время вечерни это 103 псалом, Великая ектения, Малая ектения, «Свете тихий…», «Сподоби Господи…», Просительная ектения, «Ныне отпущаеши…», «Трисвятое по Отче наш…», Сугубая ектения. В XXI веке песенки какого-нибудь поп-певца многие знают наизусть, но забыты эти древние, намоленные десятками поколений верующих слова.

Есть и изменяемые части: возвахи, стиховне, прокимены, тропари. Только кафизма по осеннему времени уже несколько недель одна и та же — восемнадцатая. Так что иногда и я беззвучно вторю речитативу чтеца, читающего сегодня псалмы. Чувствую ли я какое-то благоговение? Всего понемножку. Иногда мысли возвышенные, чаще суетные, иногда каюсь про себя, время от времени просто слушаю пение и для души, наверное, это лучше всего.

Разговор с митрополитом Феофаном произошёл после службы.

— Скажи владыко, была ли у тебя какая тайная причина посылать иеромонаха Арсения под Ямбург?

Прокопович зыркнул глазами на стоящих рядом Матюшкина и Левенвольде. Лифляндец о письме не знал, но имел хорошую привычку всегда сохранять невозмутимый вид. Генерал, как и я, цепко следил за выражением лица священнослужителя.

— О том меня попросили.

— Кто попросил?

— Ушаков, Ваше императорское величество.

— А причину он сказывал?

— Нет. Сказал только «пошли, пожалуйста, Ваше преосвященство по какой-либо надобности в Ямбургский уезд иеромонаха Арсения. Взгляд у него острый, вдруг чего незаконного увидит».

Митрополит глядел на меня спокойно, явно не чувствуя за собой никакой вины. А я пытался понять, по какой причине глава третьего отделения ничего не рассказал мне о том, что специально направил к логову разбойников случайного инквизитора, а не воинскую команду. Оставив митрополита и отойдя в сторону, спросил Матюшкина:

— Что скажешь, Михаил Афанасьевич?

— Нечистое дело сие. Надо бы допросить Андрея Ивановича.

167