Елизавета, широко открыв свои красивые глаза, смотрела на Лестока.
— Нужно совершить благодарственный молебен!
— Это было бы замечательно, но дело в том, что Петр Алексеевич сделал ещё одно предсказание и это печальное предсказание!
Елизавета Петровна встревоженно взглянула на лейб-медика.
— Он сказал, что после родов Анна Петровна умрет от родильной горячки.
Цесаревна побледнела.
— Как же так?
— Увы, Ваше высочество, император попросил меня приложить все силы, чтобы этого не произошло.
— У вас получится?
— Я не всесилен, принцесса. Родильная горячка непредсказуема и гарантию не сможет дать ни один лекарь.
— То есть Аня умрет?
— Я не знаю. Мне кажется, шанс есть. Ведь ваш муж жив. Что-нибудь придумаем. Кроме того, Петр Алексеевич обещал прислать к моменту родов лучшую повитуху. Мне кажется, у него есть какой-то план.
— Мне и Ане обязательно нужно поговорить с ним об этом. И отслужить молебен. Бог не допустит, чтобы с Аней что-то случилось!
На третий день с начала обратного марша к Петербургу мы вновь вышли к реке Сестре. Когда-то здесь проходила граница русских и шведских земель. В 1703 году здесь произошло важное сражение со шведами, которые послали крупный отряд во главе с генералом Крониортом, чтобы выбить русских из только что основанного Петербурга. Навстречу им вышли гвардейцы и четыре полка драгун под командованием шотландца Чамберса. Петр I сам, в чине капитана, шел с этим отрядом.
За контроль над невзрачным деревянным мостом произошел жестокий бой. Не смотря на огонь 13 пушек противника драгуны полка Ренна захватили переправу и начали теснить шведов вдоль узкой просеки, пока в паре верст дальше не вышли на открытое место, где произошел большой бой. В итоге, шведы потеряли больше тысячи солдат (наши 150) и отступили к Выборгу. С тех пор, серьезной угрозы Петербургу не было до времен блокады Ленинграда в 20 веке.
Историю сражения мне рассказал генерал Григорий Юсупов (он же подполковник гвардии). В то время он был капитаном преображенцев. В сражении они поучаствовать не успели. Драгуны шли маршем быстрее, а потом лесные теснины не позволили преображенцам и семеновцам выйти в первые ряды боя.
Ближе к вечеру мы наконец нашли застрявшую осадную артиллерию. Многотонные орудия с трудом тянули по разбитой дороге шестерные упряжки лошадей. Генерал-фельдцейхмейстер Гюнтер, бледный и взволнованный, объяснил причину задержки отсутствием мощных тяжеловозов в армии. Закупать их нужно в Германии, но это дорого — нужно заводить своих. Меншиков, выбравшийся из кареты, выглядел совсем плохо. На моё замечание, что нужно организовать отечественные конезаводы, даже спорить не стал. Кивнул и забрался обратно в карету. Дальше он поехал в Петербург, а я свернул в сторону Сестрорецка.
Во дворец, который позже назовут усадьбой «Дубки» я добрался затемно. За обширным парком дорогу преградил канал, отгородивший придворцовую территорию от остального мира. По своеобразному плану этого дворцового ансамбля мосты здесь не предусматривались. Пересели в уже приготовленные лодки и добрались до основного трехэтажного здания. Красиво горели фонари, шумели листвой молодые дубы и садовые деревья, посаженные частично дедом собственноручно. Я вспоминал, чем клумбы отличаются от булегринов. Вроде последние располагаются ниже уровня дорожек, а клумбы выше.
У парадного крыльца меня встречал полковник Матвей Вырубов, строитель соседнего Сестрорецкого завода. Посетовал, что весенние бури порушили кое-где кровлю флигелей дворца и выбили стекла, но заверил меня, что основные помещения моей резиденции уже приведены в порядок. На высоком шпиле подняли императорский штандарт. В истории Игоря Семенова я уже месяц как должен был лишить этот дворец статуса императорской резиденции. Петру Великому он напоминал милую ему Голландию, а я не испытывал влюбленности в море до объединения двух своих душевных половинок. Ныне же решил дворец сохранить. Да и близость интересного мне Сестрорецкого завода предполагала, что я буду часто здесь останавливаться.
Утро началось с привычной пробежки по очередному парку. Вместе со мной башмаками топали камер-юнкеры: рослый Ваня Долгоруков, юркий Никита Трубецкой, простоватый Федя Лопухин, щеголь Семен Нарышкин. Из совсем молодых — камер-пажи Федор Вадковский, Петр Шереметев и Александр Меншиков младший. Последнего видимо отец заставил приглядывать за мной, несмотря на мое откровенное пренебрежительное отношение к нему.
После пробежки и разминки искупались в одном из прудов. Потом завтрак, где к нашей компании прибавились Алексей Долгоруков, Юсупов, камергер Сергей Голицын и новый мой воспитатель Карл Левенвольде. Вот этой большой толпой, да еще в сопровождении преображенцев мы после завтрака пошли инспектировать Сестрорецкую мануфактуру.
Во время войны это крупное предприятие обеспечивало армию стрелковым оружием, но сейчас туляки научились делать фузеи гораздо дешевле, а сестрорецкие, лишившись заказов, вынуждены были хвататься за случайные заявки двора. Да «штамповать» конверсионную продукцию вроде дверных петель и инструментов. Шестьсот квалифицированных мастеров были готовы заняться любой работой и у меня были планы их использования.
У ворот завода была торжественная встреча с хлебом и солью и даже небольшим духовым оркестром. Матвей Вырубов представил плотинного мастера Беэра и его сына — капитана корабля «Виктория», а также прочих управляющих и мастеров завода. Андреас Беэр мне был особенно интересен как один из лучших организаторов промышленности в будущем. Я посоветовал ему отправиться в Петербург, где планировал провести большое совещание в коммерц-коллегии по развитию мануфактур.