Петр II. Альтернативный. Петербург. (Дилогия) - Страница 44

К оглавлению

— Ведёт себя не по-детски. — припомнила Варвара.

— Слова непонятные говорит иногда. — добавила Дарья.

— Руками по утрам дрыгает, да ещё и с железками непонятными!

— И смотрит иногда так странно, будто думает о чём-то!

— Всё это ерунда. Обычные странности, на сумасшествие не похожие!

— Ещё говорят тишком, что дух в царя вселился. Будто и не он уже, а кто другой вместо него! — шёпотом поведала Варвара.

— Ты это брось, Варвара! Крамола то! А кто говорит о том — тоже скажи, чтобы не болтали зря!

В общем, не понятно всё пока. Не похож Петр Алексеевич ни на юродивого, ни на сумасшедшего. А то, что странности есть у него, так он и сам то понимает. Нужно будет всё же расспросить его поподробнее об этих предчувствиях — как приходят, да какие ещё есть. Может и польза с того будет. Да только не дожить Меншикову до этого. Смерть на пороге, а всё загадками приходится мучиться!

Петербург это не огромная Москва, где дома и люди теснятся в центре города и только на окраинах начинаются сады и парки. В новой столице места пока много и рядом с особняками знати (кроме тех, что теснятся на набережной или на Немецкой улице) разбиты немаленькие парки и сады. Рядом с домом камергера князя Алексея Григорьевича Долгорукова расположен парк во французском стиле, лужайки и аллеи. На самой большой лужайке прямо перед домом в лапту играл мальчик-император со своими придворными и с детьми Алексея Григорьевича — старшими сыновьями Иваном, Николаем и старшими дочерями Екатериной и Еленой. Трое младших в игру не попали и стояли в сторонке зрителями. Разгоряченные игрой дети и взрослые кричали, бегали, веселились вовсю и сильнее всех сам одиннадцатилетний император. Хозяин дома стоял на балконе рядом с двоюродным братом, Василием Лукичем Долгоруким и, улыбаясь, наблюдал за суетой внизу.

— Счастливый ты человек, Алексей! У тебя есть главное — твои дети, а мне вот не удалось ни жены найти, ни детей завести.

— Ты многое потерял, Вася. Все мотаешься по заграницам, а о семье забыл. Василий Лукич кивнул.

— Не судьба, да и ладно! Когда станет совсем одиноко — приеду к вам. Посмотрю на твою большую семью и душой отдохну. А кто вон тот отрок, не признаю что-то?

— Камер-паж великой княжны Натальи Федя Вадковский, сын Ивана Юрьевича. Толковый юноша, готовится к поступлению в гвардию в семеновский полк.

Василий Долгоруков цепко ухватил лицо юноши и хорошенько его запомнил. Случайных людей на лужайке не было и пятнадцатилетний подросток сейчас мог очень быстро стать влиятельным вельможей. Достаточно подружиться вон с тем одиннадцатилетним мальчиком с битой.

— Петр Алексеевич здесь как дома.

Алексей согласно кивнул.

— Он мне как сын. Стараюсь создать сироте семейный уют. И Прасковья с детьми в этом мне помогает.

— Это хорошо и правильно Лёша, но Петр Алексеевич ещё и император также. А значит, не только твоя семья радушно принимает мальчика. Те же Меншиковы или Остерманы, да мало ли семейных гнёзд в Петербурге?

— С Меншиковыми царь не в ладах. Невесты своей сторонится, Сашку младшего колотит. Да и с младшими детьми светлейшего не дружит.

— Колотит, говоришь? Так тому ж тринадцать лет! Как же он умудряется?

— Да был случай. Может мальчонка и не покалечит, так ведь и ответить царю нельзя! Хотя обычно Петр Алексеевич сдерживает чувства, но в тот раз Меншиков младший обидел его сестру чем-то. Хорошо дубинки у царя под рукой не было, а то ведь и покалечить мог. Весь в деда пошел государь! Помнишь дубинку Петра Великого, которой он лучших друзей потчевал?

— Та дубинка за честь считалась. Мне вот не довелось попробовать царского воспитания, а многие гордятся до сих пор!

— Ну, даст бог, новый государь тебя одарит — вон смотри, как битой машет!

Собеседники посмеялись, потом Василий продолжил интересующую его тему. Недавно вернувшийся из Швеции, где не вполне удачно боролся с английской партией при дворе, он интересовался переменами в Петербурге.

— Меншиковых он, значит, не любит. А что Остерманы, Голицыны?

— У Остермана детки совсем малые. О чём с ними будет Пётр Алексеевич говорить? У Дмитрия Голицына сыновья наоборот взрослые, хотя и опасны и умны. Однако большой семьи там уже нет. Михаил Голицын старший богат детьми, но слава Богу все они сейчас с ним в Киеве. Была у Петра Алексеевича нежна дружба с цесаревнами. С ними он вырос, но сейчас обе они уже замужем и их время уходит. Так и получается, что только у нас император и чувствует себя легко и свободно. По крайней мере, я на это надеюсь.

Василий Лукич покивал.

— А ведь Меншиков тоже надеется, что царь среди его детей будет как дома. Пока они не дружат, но вдруг Светлейший решит, что виной тому вы, Алексей? Ивана то по весне он уже изгонял из Петербурга под предлогом, что он препятствовал помолвке царя с Марией Меншиковой? Не боишься, что поправится сейчас генералиссимус и вспомнит про указ, который императрица подписала с его подачи? А то и похуже что придумает?

Алексей Долгоруков нахмурился. Угроза ему и всем его домочадцам была нешуточная.

— Он может! Будь я проклят, но Данилыч сейчас врагов повсюду ищет. Как бы беды не случилось! Что же делать то? Пойти навестить его да успокоить?

— Не помешает навестить больного, Леша. Угодное то Богу дело, только достаточно ли того будет? А ну как Меншкиов потребует перестать привечать Петра Алексеевича? Хорошо ли это? Готов ли ты к этому?

— Нет, Василий. Судьба позволила стать мне царским опекуном и воспитателем. Отказываться добровольно от шанса возвысить наш род? Нет, в этом доме Петю всегда будут ждать и всегда будут ему рады. Однако за семью мне боязно. Защита нам нужна от неприязни Меншикова.